Когда-то Андрей Вознесенский придумал «изопы» — опыты изобразительной поэзии, графический способ записи стихов.
Когда-то Андрей Вознесенский придумал «изопы» — опыты изобразительной поэзии, графический способ записи стихов. Это был способ зашифровать стихотворение до полной нечитабельности. Думаю, пора вернуться к этому жанру и писать так называемые эзопы — аллегории, прозрачные для тех, кто следит за эволюциями окружающей среды. А то обидчивые все стали. Короче, эзопа первая.
Плохо жилось мышам при котах, хотя при более крупных хищниках они вообще сидели в подполье и считались как бы несуществующими. Тут тебе и мышеловки, и спецпсихушки, и зоокумарин. В краткий период вольности их из подполья выпустили, накормили бесплатным сыром, стали выпускать из нор и даже под давлением мирового сообщества занесли в Красную книгу. Мировое сообщество считало, что в доме обязательно должны быть мыши, иначе нетолерантно. Более того — по наличию в доме мышей можно судить о степени его благоденствия: в голодных, холодных и тоталитарных домах мыши не селятся.
Дальше все случилось, как обычно: мышам разрешили пищать и тырить по зернышку, а крысы под это дело тихо растащили почти весь дом и расприватизировали погреб. Иногда начальство их стыдило: дескать, что ж вы, крысиное ваше племя, совершенно стыд потеряли?! На что крысы с достоинством отвечали:
— Ваше превосходительство, это все мыши! Распустились, сволочи. Пищат.
А прищучивать мышей — себе дороже: Запад увидит, денег не даст. Начальство, бывало, яд рассыплет по углам — мыши встанут мордами на Запад да запищат так жалобно, так правозащитно! Ничего не поделаешь, правовое государство.
Кончился, однако, этот крысиный рай тем, что утомленное население завело кота. Хозяев предупреждали, конечно, что кот имеет свойство постепенно забирать в доме всю власть, о чем свидетельствует и знаменитая песня Окуджавы: такое уж спецживотное, что свою спецслужбу по отлову мышей ставит превыше всего. Хозяева ему — и молока, и колбасы, а он с крысами договорился и лежит себе, крышует их. На мышей только рявкает иногда да время от времени съедает пару тех, что поголосистей. Про сыр и зерно уже разговору нету, про то, чтобы нос высунуть, — подавно, а пищать разрешено только радиостанции «Последний писк», да и то после предварительной консультации. Вдобавок у хозяев деньги временно завелись, так что оглядываться на Запад они и вовсе перестали, да у Запада и своих проблем по горло. Мыши и волками воют, и зегзицами кычут, и на марши выходят с писком, а их всем списком — в живоловки. Мировое сообщество морщится, а сказать ничего не может. Кот его хорошо отстроил, справок наготовил про мышиное вредительство, а с халявного молока да с безропотных мышей его так раздуло, что и британский лев, и американский орел стали считать его крупным геральдическим животным.
Короче, плохо жилось мышам, но тут пронесся слух, что в дом нагрянет инспекция с того самого Запада, причем переговоры будет вести непосредственно с котами. Котов к тому моменту было уже несколько — это чтобы мыши не жаловались на тоталитаризм. Потому что когда один кот — это тоталитаризм, а когда два по очереди — один серый, другой белый, — уже демократия. У мышей появляется выбор, в какую пасть сунуться. А тут их было аж трое — двое главных и один по идеологии. Так эта система и называлась — трикотаж.
И вот коты, истинные хозяева дома, отобрали десяток мышей поголосистее и пригласили на встречу с Западом. Долго судили и рядили мыши: пойти — не пойти… Правду сказать не дадут — раз. Жаловаться на родной дом неприлично — два. Никто за них, ясное дело, не впишется — три. Народ не поймет — что, мол, у врага помощи ищете? — четыре. Сыру не дадут — кризис, не прежние времена — пять. Решили все же пойти: очень хотелось по старой памяти попищать, хоть вполголоса.
Смотрит Запад — сидит перед ним мелкая мелочь, трясется, попискивает себе в усы что-то об опасностях недемократичного котизма… Спрашивают гости у котов:
— Это кто же у вас такие?
— Это, вашество, гражданское общество, системная оппозиция.
— А несистемная бывает?
— Не пришли, вашество. Дикие. Мы только системную допускаем.
— Да чего же они хотят?
— Приветствовать вашество.
— Гм! Приветствуем вас, серые братья!
— Пи-пи-пиризагрузка! — пищат мыши. — Пи-пи-питицию вам принесли о нарушении наших прав! Вступи-пи-питесь за нас, а то нам тут полный пи-пи-пи…
— Я про вас помню, — говорит западный сосед, — дважды два четыре, Миссисипи впадает в Атлантический океан.
— Пи-пи-питрясающе! — радуются мыши. Совершенно счастливые, бегут на радио «Последний писк» и делятся впечатлениями: какой пи-пи-пикантный, какой проявил пи-пи-пиетет…
— Слушайте, — брезгливо морщась от писка, говорит котам западный сосед. — Я все понимаю, но вы бы, братцы, хоть бы комиссию по ним какую создали, что ли… Все-таки гражданское общество, заслуги имеют… Хотите, двустороннюю создадим? С нашей стороны, ну и с вашей…
— Мяументально! — воскликнули коты и в ту же секунду назначили руководителем комиссии со своей стороны того самого третьего кота, который по идеологии. Он-то и был главным врагом мышиного писка.
Услышали мыши об этом решении — заплакали, запищали, сели писать очередную пи-пи-питицию: как так, главным по нам назначен кот, истреблявший нас с таким пи-пи-пидантизмом… Кого хотите назначьте, только не эту зверюгу!
— Чего же вы хотите? — спрашивает Запад в недоумении. — Сами же просили, чтобы на вас обратили внимание…
Плачут мыши, а того не понимают, что системной мышью во все времена занимался только кот. Хочешь воли — живи в поле или подполе. А если любишь легальный сыр — терпи-пи-пи.
